Все, что может быть сочтено добрым знаком, будет им сочтено.
В этом мире (пока) всего два исполнителя, чьи дискографии я знаю наизусть.
Осенью 2012 года, начав очередной учебный год, я, видимо, подумала, что пора что-то в жизни менять. Например, распорядок дня. Когда твои внутренние представления о времени расходятся с общепринятыми, нужно выживать и адаптироваться, ключевое слово при этом «адаптироваться», то есть не ломать сухие ветки, а работать с гибкими настройками. Проще говоря, я — работаю по ночам, а мир — почему-то днем (а еще рабочий школьный день начинается в восемь, кто так делает!); но компромисс возможен. И тогда я решила вот как: эксперимента ради вставать в 4 утра. Чтобы не делать домашние задания в час ночи, ложиться в два и кое-как поднимать себя в семь, а ложиться в восемь вечера, делать домашние задания в пять утра и к восьми быть как огурчик. Приучилась засыпать около восьми, под будильник просыпаться в четыре — и знаете что? Сработало.
Поздней ночью (или ранним-ранним утром) в квартире тихо. Сначала на кухню, чтобы поставить чайник. Отчего-то помню: черчение. Задавали много, я страдала. Игнорируя саму идею письменных столов (до сих пор, если честно, предпочитаю сидеть на них, чем за ними), раскладывала тетради, листы и учебники на полу, окружалась ими, как стратегическими планами по захвату Вселенной (или отдельно взятого мира), ставила рядом кружку чая, включала на ноутбуке музыку — и вперед. В промежутке между пятью и шестью утра звенел родительский будильник, квартирная тишина заканчивалась, но за окном по-прежнему темно и тихо. Всегда казалось, что пять-шесть утра — это очень зыбкое время, неуютное, слишком неопределенное, the darkest hour just before the dawn. И ощущения — хрупкие, неопределенные. В комнате, в коридоре за спиной, с кухни отблесками — желтый искусственный свет, закипает чайник, звенят ложки в кружках с кофе, воздух кажется густым, не разогнанным еще утренней суетой, присутствием полностью проснувшихся людей. Ведь встать с постели — не значит проснуться. И в этом-то была вся моя идея с подъемами за 4 часа до официального (для меня) начала дня. Мало того, что мне действительно оказалось намного легче просыпаться в четыре — я в это время по умолчанию чувствую себя живой, — чем в семь, так еще и в 8 утра в классе я оказывалась единственным, наверное, бодрым и проснувшимся человеком, уж четырех часов на это вполне хватало.
Но воспоминание не об этом, конечно. А о хрупкости, тишине, вязкости воздуха, бесконечных листах на полу и странном, но таком остром чувстве жизни, ради которого — как кажется в такие моменты — и стоило всю эту авантюру с жизнью затевать.
И о музыке; музыке, конечно.
Осенью 2012 года, начав очередной учебный год, я, видимо, подумала, что пора что-то в жизни менять. Например, распорядок дня. Когда твои внутренние представления о времени расходятся с общепринятыми, нужно выживать и адаптироваться, ключевое слово при этом «адаптироваться», то есть не ломать сухие ветки, а работать с гибкими настройками. Проще говоря, я — работаю по ночам, а мир — почему-то днем (а еще рабочий школьный день начинается в восемь, кто так делает!); но компромисс возможен. И тогда я решила вот как: эксперимента ради вставать в 4 утра. Чтобы не делать домашние задания в час ночи, ложиться в два и кое-как поднимать себя в семь, а ложиться в восемь вечера, делать домашние задания в пять утра и к восьми быть как огурчик. Приучилась засыпать около восьми, под будильник просыпаться в четыре — и знаете что? Сработало.
Поздней ночью (или ранним-ранним утром) в квартире тихо. Сначала на кухню, чтобы поставить чайник. Отчего-то помню: черчение. Задавали много, я страдала. Игнорируя саму идею письменных столов (до сих пор, если честно, предпочитаю сидеть на них, чем за ними), раскладывала тетради, листы и учебники на полу, окружалась ими, как стратегическими планами по захвату Вселенной (или отдельно взятого мира), ставила рядом кружку чая, включала на ноутбуке музыку — и вперед. В промежутке между пятью и шестью утра звенел родительский будильник, квартирная тишина заканчивалась, но за окном по-прежнему темно и тихо. Всегда казалось, что пять-шесть утра — это очень зыбкое время, неуютное, слишком неопределенное, the darkest hour just before the dawn. И ощущения — хрупкие, неопределенные. В комнате, в коридоре за спиной, с кухни отблесками — желтый искусственный свет, закипает чайник, звенят ложки в кружках с кофе, воздух кажется густым, не разогнанным еще утренней суетой, присутствием полностью проснувшихся людей. Ведь встать с постели — не значит проснуться. И в этом-то была вся моя идея с подъемами за 4 часа до официального (для меня) начала дня. Мало того, что мне действительно оказалось намного легче просыпаться в четыре — я в это время по умолчанию чувствую себя живой, — чем в семь, так еще и в 8 утра в классе я оказывалась единственным, наверное, бодрым и проснувшимся человеком, уж четырех часов на это вполне хватало.
Но воспоминание не об этом, конечно. А о хрупкости, тишине, вязкости воздуха, бесконечных листах на полу и странном, но таком остром чувстве жизни, ради которого — как кажется в такие моменты — и стоило всю эту авантюру с жизнью затевать.
И о музыке; музыке, конечно.
содержание